|
* * * ...сметь думать, что она не могла повстречать, выражаясь по моде тех лет, «своего мужчину». Статские и военные, бакалавры* и семейные, банкиры и депутаты Парламента искали сё благосклонности, любви и даже руки. Студенты обожали свою professeur magnifique**. Были два счастливца, которых она удостоила вниманием, но романы эти развития не имели, не считая попытки покончить самоубийством одного влюблённого и внезапный отъезд в Американские Штаты другого. В большинстве мужчин княжна отличала либо один бесчувственный инстинкт, либо желание пробиться с сё помощью в верхи столичного общества. Были, впрочем, кавалеры и другого сорта. Пожилой вдовец-иудей полюбил её самозабвенно и за шесть лет приобрёл знаниями и умом миллионное состояние, чтоб только бросить его к ногам княжны. Дар его она с наивозможной учтивостью отвергла, но осталась с ним дружна. Он был огорчен глубоко, но как человек истинно благородный, виду старался не подавать. Другой знакомец, чиновник здравоохранения, краснея как мальчик, открылся ей в своих чувствах и, не найдя взаимности, уехал в чахоточную экспедицию по резервациям аборигенов и, заразившись там, вскоре скончался. ____________________ * От «bacbelor» - холостяк (англ.) ** Прекрасный профессор (фр.) |
 |
Итак, молодая, с блестящими умом и внешностью дама, выражаясь поэтически, «сохла без любви» и чувствительно оттого страдала. Наконец, пленилась она греческим (иль бессарабским?) баронетом, летами моложе себя, пылким и самоуверенным эгоцентриком. И терпела его капризы, не желая увидеть, как бессовестно сей нарцисс пользовался её связями и средствами. Когда же заявил он походя об отплытии в Малороссию для женитьбы на помещице-хохлушке (два смысла этого слова - «украинка» «курица» – его весьма забавляли), она поняла вдруг цинизм сего повесы. И мучилась долго своим открытием. Отставленный супруг присылал иногда подарки сыновьям и состоял с ними в редкой, но тёплой переписке. Чему мать ни в коей мере не противилась, видя в юношах будущих отцов... ...и выходила ежедневно на монастырскую стену, висевшую карнизом высоко над морем, и следила часами полёт птиц и далёких парусов. Сегодня был особенный, её день. Она проснулась с мыслью, что два года назад пришла в эти стены искать покоя, и Истины, и утешения. Солнечные зайчики добрым знамением играли на потолке кельи. В трапезную принесли почту. Младший сын звал в Париж на церемонию принятия его – молодого ещё художника – в Академики. Старший в шутку просил фамильный перстень, приглашая непременно быть в Берн 17-го числа на свадьбу. Оба спрашивали о здоровье и о волнениях в Палестине. |